капитан Весна
Был вечер, и мы с Феей шатались по городу, праздные и радостные.
Дома тонули в медленно опускающихся сумерках, и она с легкостью называла даты и стили, мельком глядя на фасады. Я улыбался, мы болтали о чем-то, казалось, несущественном, хотя, на самом деле, было что-то совершенно другое, о чем нам следовало бы поговорить. Я знал, что ей сейчас плохо, хотя она и не покажет, пряча мысли за улыбкой и внимательным взглядом серо-голубых глаз. Мне, в общем-то, тоже тогда было не очень хорошо – по разным причинам – но я бы тем более не показал ей этого.
Временами об руку с нами шел Дух Города, одобрительно кивавший на рассуждения Феи о домах, а потом растворявшийся в толпах туристов в центре. Он громко смеялся над нами, водя нас по одним и тем же улочкам, заставляя делать крюки и слушать звон колоколов одной и той же церкви, такой бесстыже рыжей и красивой. Дух катал нас на троллейбусе, заставляя говорить с двумя иностранками, чтобы, сделав большой крюк, привезти нас на ту же улицу, откуда мы пришли к остановке. Ему было весело, и он смеялся, приведя нас на Моховую и оставив там сидеть.
Мы пели песни, говорили и улыбались, сидя посередине Моховой спина к спине. Карандашами чертили неровные линии в альбомах, перебирая строчки.
— Давай еще что-нибудь споем? — спросила она, чуть повернув голову.
— Мы не знали друг друга до этого лета, мы болтались по свету в земле и воде, и совершенно случайно мы взяли билеты на соседние кресла на большой высоте.
Первое, что пришло мне в голову. Эта песня всегда приходит мне в голову первой. И мы запели ее, а потом другие песни Сплина, не разбирая мотивов и нот; нам было совершенно все равно. Мы просто пели, потому что нам этого хотелось, и песня неслась над площадью, а Дух Горда сидел на крыше соседнего дома и слушал нас, кивая головой в такт. Мимо шли люди, спрашивая нас, удобно ли нам, нам пели иностранцы, и мы, смеясь, пели им в ответ. Несмотря ни на что, это было чудесно: сидеть вот так вечером на теплых камнях Моховой, спина к спине.
Нам было хреново, но мы смеялись.
Дома тонули в медленно опускающихся сумерках, и она с легкостью называла даты и стили, мельком глядя на фасады. Я улыбался, мы болтали о чем-то, казалось, несущественном, хотя, на самом деле, было что-то совершенно другое, о чем нам следовало бы поговорить. Я знал, что ей сейчас плохо, хотя она и не покажет, пряча мысли за улыбкой и внимательным взглядом серо-голубых глаз. Мне, в общем-то, тоже тогда было не очень хорошо – по разным причинам – но я бы тем более не показал ей этого.
Временами об руку с нами шел Дух Города, одобрительно кивавший на рассуждения Феи о домах, а потом растворявшийся в толпах туристов в центре. Он громко смеялся над нами, водя нас по одним и тем же улочкам, заставляя делать крюки и слушать звон колоколов одной и той же церкви, такой бесстыже рыжей и красивой. Дух катал нас на троллейбусе, заставляя говорить с двумя иностранками, чтобы, сделав большой крюк, привезти нас на ту же улицу, откуда мы пришли к остановке. Ему было весело, и он смеялся, приведя нас на Моховую и оставив там сидеть.
Мы пели песни, говорили и улыбались, сидя посередине Моховой спина к спине. Карандашами чертили неровные линии в альбомах, перебирая строчки.
— Давай еще что-нибудь споем? — спросила она, чуть повернув голову.
— Мы не знали друг друга до этого лета, мы болтались по свету в земле и воде, и совершенно случайно мы взяли билеты на соседние кресла на большой высоте.
Первое, что пришло мне в голову. Эта песня всегда приходит мне в голову первой. И мы запели ее, а потом другие песни Сплина, не разбирая мотивов и нот; нам было совершенно все равно. Мы просто пели, потому что нам этого хотелось, и песня неслась над площадью, а Дух Горда сидел на крыше соседнего дома и слушал нас, кивая головой в такт. Мимо шли люди, спрашивая нас, удобно ли нам, нам пели иностранцы, и мы, смеясь, пели им в ответ. Несмотря ни на что, это было чудесно: сидеть вот так вечером на теплых камнях Моховой, спина к спине.
Нам было хреново, но мы смеялись.