Этой ночью я выбрался на крышу и, скрипя снегом, попытался прокрасться до ближайшей трубы. Однако мой маневр не удался, и Музыкант заметил меня. Обернулся, сверкнув широкой улыбкой, и махнул рукой.
— Эй, дружище!
Слово это – дружище – было у нас в ходу, и мы постоянно называли так друг друга. Кажется, гораздо чаще можно было услышать это незамысловатое «дружище», чем наши имена. Оно постоянно мелькало в разговоре, умудряясь срываться с языка прежде, чем я успевал подумать о том, что именно произношу. Нечто похожее происходило и с Музыкантом. Это была наша общая привычка.
— Ты опять? — я кивнул на его руки, все в блестках.
— Ага.
Музыкант улыбнулся и, зачерпнув горсть блестящих маленьких звездочек, принялся вешать их на Небо. Я какое-то время наблюдал за ним, а потом рассмеялся и тоже взял несколько звездочек и рогатку, решив помочь другу. Натягивал рогатку и пускал звездочку за звездочкой в полет, а они прилипали к Небу да так и оставались висеть, сверкая с высоты темно-синего небосвода. Иногда они прочерчивали за собой ярко-белый след, который медленно растворялся, когда в полет пускалась следующая звезда. Некоторые звездочки мы с Музыкантом сыпали пригоршнями, будто семена, и они пыльцой оседали на темном полотне Неба, еле уловимо звеня. Нам нравился далекий звездный звон.
Динь-дон, динь-дон, и ночью звезды пели.