Косуля устало гладит меня по волосам, и где-то вдали, у подножия дома, шуршит и горит огнями город. Идут последние прохожие, подгоняемые ласковой рукой Госпожи Ночи. Шелестят шины по асфальту. Молодые листья перешептываются в ночном ветерке: о лете, о цветах, о лучах солнца, что придут завтра отблесками от окон зданий. Человечество засыпает, соскальзывает в иной мир, и тысячи снов пологами разворачиваются над чужими кроватями, кутают, укрывают от тревог и горестей дня.

На крыше тепло, и Косуля мурлычет себе под нос какую-то мелодию. Под мерные звуки ее голоса и от меня уходят тревоги. Призрачным дымком отрываются от кожи, развеиваются в воздухе, будто их и не было. Косуля не останавливается, и мелодия все звучит, и вот уже последний виток дымка растворяется, а она все мурлычет. Из-под прикрытых век я вижу, как Госпожа Ночь останавливается рядом с нами, и ее расшитое платье поглощает всякий звук города, всякий шум. В ее присутствии стихает все. Уютная, родная тишина обволакивает нас, хотя я готов поклясться: Косуля все еще мурлычет, и я все еще слышу эту мелодию. То ли наяву, то ли в своей голове.

Госпожа Ночь опускается совсем рядом, материнской рукой обнимает нас. В полной тишине мерно стучит ее сердце.